Про национализм
Nov. 13th, 2022 07:32 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
clair_argentisВообще-то, я большую часть жизни считал национализм чем-то ну таким себе. Конечно, поскольку у меня было довольно много друзей и приятелей националистов (а также зная их родичей), я не шарахался, это не было у меня какое-то категорическое неприятие. Просто я не совсем понимал это явление, его смысл, зачем оно и каково его место в современном мире.
Однако много в чём я был наивен и необразован (это не оправдание, стоило больше вникать), многое для меня существовало в отрыве от контекста, кое-что я тупо игнорировал (отчасти потому, что не видел, как вписать в контекст собственно себя).
Теперь, исходя из событий последних лет, а особенно — после вторжения, которое ничего особо нового не привнесло в понимание, ибо сюрпризы лично для меня касались других вещей, — так вот, у меня есть два вывода насчёт национализма.
1. Национализм — это по факту стратегия защиты народа своей идентичности в условиях имперского давления. То есть, чем больше давление со стороны империи, чем разрушительней атаки, тем больше обостряется собственно национализм, как соответственно сопротивление, как реальная стратегия, нужная, чтобы сохранить себя и своё окружение, культуру и пр. Когда люди живут в мире и благополучии, их никто не насилует, не морит голодом, не расстреливает, не ссылает в Сибирь или в лагеря, то они однозначно спокойнее будут относиться к своему национальному происхождению. Имею в виду, они просто будут знать, к какому народу принадлежат, и это такое взвешенное, уравновешенное знание, на котором нет необходимости аж так сильно концентрироваться.
2. Национализм как некий ярлык вкупе со стереотипами, то есть в его радикальном значении, — это по факту лексема империалистская. То есть её источник — в некоем наборе утверждений, которые для империи являются нормой по умолчанию. Отход от этих норм вызывает в имперцах негодование. Например, негодование у них вызывает желание и стремление определённого народа к тому, чтобы самостоятельно разбираться со своими задачами — без наиценнейшего имперского руководства. Это для имперца нечто неестественное, непонятное и неслыханное, вызывает бурную реакцию, и отсюда рождается концепция национализма как ограниченности, «болезни», и сами националисты в этом контексте — это бешеные люди с собачьими головами, которые отталкивают тебя без причин. В какой-то мере это можно назвать формой ксенофобии, реакции на посыл другого народа «Мы вас [при власти] не хотим, вы нам не нужны». Если вы нас [при власти] не хотите, рассуждает имперец, то значит, с вами что-то не так, вы морально ущербные, больные, ограниченные etc.
Таким образом, когда национализм себе представляет некий народ, и когда его себе представляет имперец, — это два совершенно разные национализма.
Отдельно стоит сказать, что есть тонкая прослойка радикалов, которые действительно стремятся к странному и не совсем реалистическому устройству с изоляцией и своей ксенофобией, но на самом деле их немного, как и любых радикалов в любой концепции.
Однако много в чём я был наивен и необразован (это не оправдание, стоило больше вникать), многое для меня существовало в отрыве от контекста, кое-что я тупо игнорировал (отчасти потому, что не видел, как вписать в контекст собственно себя).
Теперь, исходя из событий последних лет, а особенно — после вторжения, которое ничего особо нового не привнесло в понимание, ибо сюрпризы лично для меня касались других вещей, — так вот, у меня есть два вывода насчёт национализма.
1. Национализм — это по факту стратегия защиты народа своей идентичности в условиях имперского давления. То есть, чем больше давление со стороны империи, чем разрушительней атаки, тем больше обостряется собственно национализм, как соответственно сопротивление, как реальная стратегия, нужная, чтобы сохранить себя и своё окружение, культуру и пр. Когда люди живут в мире и благополучии, их никто не насилует, не морит голодом, не расстреливает, не ссылает в Сибирь или в лагеря, то они однозначно спокойнее будут относиться к своему национальному происхождению. Имею в виду, они просто будут знать, к какому народу принадлежат, и это такое взвешенное, уравновешенное знание, на котором нет необходимости аж так сильно концентрироваться.
2. Национализм как некий ярлык вкупе со стереотипами, то есть в его радикальном значении, — это по факту лексема империалистская. То есть её источник — в некоем наборе утверждений, которые для империи являются нормой по умолчанию. Отход от этих норм вызывает в имперцах негодование. Например, негодование у них вызывает желание и стремление определённого народа к тому, чтобы самостоятельно разбираться со своими задачами — без наиценнейшего имперского руководства. Это для имперца нечто неестественное, непонятное и неслыханное, вызывает бурную реакцию, и отсюда рождается концепция национализма как ограниченности, «болезни», и сами националисты в этом контексте — это бешеные люди с собачьими головами, которые отталкивают тебя без причин. В какой-то мере это можно назвать формой ксенофобии, реакции на посыл другого народа «Мы вас [при власти] не хотим, вы нам не нужны». Если вы нас [при власти] не хотите, рассуждает имперец, то значит, с вами что-то не так, вы морально ущербные, больные, ограниченные etc.
Таким образом, когда национализм себе представляет некий народ, и когда его себе представляет имперец, — это два совершенно разные национализма.
Отдельно стоит сказать, что есть тонкая прослойка радикалов, которые действительно стремятся к странному и не совсем реалистическому устройству с изоляцией и своей ксенофобией, но на самом деле их немного, как и любых радикалов в любой концепции.